О глобальном мышлении, страсти и наивности
Фалалеев: Насколько для вас важна глобальность? Были какие-то внутренние ощущения, что хочется создать именно глобальную компанию?
Хусид: Мне просто было уже неинтересно делать что-то локальное. По своему опыту и опыту окружавших меня людей я плюс-минус понимал, куда всё это движется и как развивается.
Я никогда не учился и не жил за пределами Перми, у меня не было даже друзей за пределами России, которые говорят на английском языке. Но при этом мне было интересно попробовать с командой сделать глобальную компанию. И, соответственно, я понимал, что у этого челленджа, в случае успеха, будет определённый апсайд.
Для меня глобальность — это про learning. Я мог узнать и попробовать что-то новое для себя — то, что было для меня неочевидным и непонятным. Вообще, есть две вещи, которые дают мне в каком-то смысле энергию. Первая — когда я делаю то, что не знаю (для меня это вызов). А вторая — когда что-то создаю (например продуктовый опыт) или выстраиваю команды внутри бизнеса. Соответственно, для меня идея глобальной компании в тот момент была возможностью, в первую очередь, узнать что-то новое — и, если всё сложится, получить от этого какой-то апсайд.
Сейчас для меня это тоже learning experience. Потому что компания каждый день не такая, какой была вчера. Управлять командой из 50, 100, 500 или 1 тыс. человек — это очень разный опыт. И для меня это, опять же, драйвер и мотивация получать какие-то новые знания.
Белянкин: В моей семье все дружно хотели, чтобы я шёл путем геофизика-нефтяника. Но мне были очень интересны игры, на которых я уже зарабатывал деньги. Гейминг стал для меня большой страстью, работой мечты, призванием.
В моей крови была американская культура — в США жили друзья, все фильмы и спортивные трансляции я тоже смотрел оттуда. И было уже абсолютно неинтересно то, что происходит здесь. И вот в какой-то момент, когда я в своей комнате кричал на тиммейтов, врывается отец, разносит мой компьютер и говорит: «Всё, ты больше не играешь в игры». Это был такой шок для меня. Я повернулся к нему и сказал: «Знаешь что, я это сделаю долбанной официальной профессией». И в тот момент я понял, что миллионы людей в мире, как и я, хотят зарабатывать играя в игры и делая то, что они действительно любят. А возможностей для таких людей пока создано очень мало.
Я эту боль через себя пропустил и подумал: блин, зачем ждать, пока кто-то это создаст. Может, я и буду тем, кто объединит нужную группу людей, чтобы сделать этот бизнес. Я как бы «зачелленджил» сам себя. Плюс я геймер и люблю делать level-up. Чувствую, что сейчас в бизнесе, который мы строим, я, может быть, на седьмом уровне из ста. У нас уже работают тысячи профессиональных игроков, но задача — создать миллион таких рабочих мест. Это очень интересная задача, которой можно посвятить жизнь.
Шендерович: Я в 14 лет уехал из Советского Союза и всю жизнь (наверное, лет с 20) жил в самолёте. Поэтому для меня не существует понятия локального предпринимательства. Ну, вот кофейня — это локальный бизнес, но если она успешная, то может появиться ещё где-то, и ещё, и ещё. То есть какие-то успешные концепции, которые мы открываем, — они в принципе должны масштабироваться. А те, что не могут это сделать, — изменяют мир горизонтально. Например, лучший ресторан планеты — Noma в Копенгагене. Его сделал датчанин албанского происхождения Рене Редзепи, который абсолютно изменил подход к кухне, вообще открыл что-то новое. И хотя у него всего один ресторан, он глобальный по своему видению. То есть он ушёл не в масштабирование того, что это будут тысячи или сотни тысяч ресторанов, а в то, что у него будет лучший. Это такой вертикальный уход в глобальное предпринимательство.
В принципе, все индустрии глобальны. Поэтому, если ты новатор в какой-то из них и пытаешься её изменить, то заведомо начинаешь заниматься какими-то глобальными вопросами.
Для меня предпринимательство — всегда некий революционный опыт. То есть ты всегда выходишь с чем-то новым. Даже если это кофейня, она всё равно новая и это новый опыт для тех людей, которые в неё приходят. Всё новое делать очень сложно. Любой предприниматель как бы подходит к краю обрыва и прыгает — потому что у него достаточно наивности поверить в то, что он сейчас взлетит и сможет перелететь на другой край.